Приёмник

Из мест, где я жил когда-либо, мои детские воспоминания, среди прочего, рисуют чаще всего нашу квартиру на улице 40 лет Октября, в четырехэтажном панельном доме с чердаком и пожарной лестницей на торце. Быстро расширяющийся тогда город вовсю обрастал улочками и кварталами, домами и дворами, и главным "сокровищем" - жителями и семьями. Нашему отцу - молодому геодезисту, ютившемуся с мамой и моим маленьким братом в комнате строительного барака, по соседству с другими такими же, в связи с моим предстоящим рождением, начальник пообещал, что в следующем доме, который будет построен, первая же квартира будет его. Всё сложилось хорошо, и с маминых слов, меня, сразу из роддома, пухлого и краснощекого от мороза, принесли и пристроили на полку в кладовке, в совсем пустой еще квартире номер "1" на первом этаже дома 23.
В один из углов в "проходной комнате" нашей двушки, между проёмом прямоугольной арки и окном, куда особо и не впихнёшь ничего из-за размеров, могла войти только какая-нибудь маленькая мебель, позже туда водрузили на полированную гарнитурную тумбочку телевизор «Рекорд». Черно-белый. Как во многих советских квартирах – в красный угол, можно сказать, в главный, вместо иконы со свечкой.
Но счастливых обладателей "голубого экрана", на который безбожные строители коммунизма, к счастью, не молились в те времена, было немного, и мы даже ходили поглядеть на телевизор в соседний подьезд - все тогда жили просто и неприхотливо. Не представляю, как бы сейчас половина двора приперлась ко мне посмотреть телевизор...
В начале времён, не преувеличу нисколько, ведь для меня ещё всё только начиналось, в красном углу у нас находился приемник. Он гордо стоял на самодельной этажерке, с зелёной лампой - индикатором, со шкалой настройки на стеклянной пластине, где желто - зелеными буквами светились города и столицы, среди которых в глаза бросались не Берлин с Прагой, или там Будапешт с Варшавой, а пожалуй, Сталинград.
Я слышал о нём в кино, но заглядывая в школьный атлас, имени такого не находил, потому что города Сталинграда как бы уже и не было. Мне почему-то казалось, что какая - то ошибка и нелепость вкрались во все эти переименования - я еще не знал, что один из главных принципов «устройства нового мира» - это снос старых памятников и названий. Ну разве что Ленинград с Петроградом и Петербургом вопросов не вызывали, скорее из-за того, что они были большой и незнакомой мне колыбелью революции, качающейся над далёким балтийским морем. В городе Ленинград проживал дядя Слава, военный капитан и старший брат моей мамы, и где-то там же два моих двоюродных брата, которых я в своей жизни видел только на фотографиях.
Приёмник жил полноценной жизнью, испытывая воздействие, можно сказать, со всех сторон. В один прекрасный день мы попытались его взорвать, сбросив с этажерки на деревянный коричневый пол. Здесь "мы" обобщающее понятие, потому что я при взрыве присутствовать не мог, изгнанный в другую комнату криком брата "Ложись! Щас взорвётся!". Спорить я ещё не умел тогда, впрочем, и не пытался, да и брат Олег был непререкаемым авторитетом после мамы - старше, опытней и ответственней, поэтому исполнял главную роль – был подрывником.
Мама, придя с работы, поправляя на этажерке криво стоящий приемник, увидела в задней стенке из картона торчащий нож. Не знаю, влетело взрывнику тогда или нет; меня, как менее ответственного, точно наказание не коснулось. Да и вообще, не помню, чтобы она когда-то нас сильно за что-либо ругала. Она была у нас самой лучшей мамой.
Что касается приемника, то ему тоже не особо-то и влетело - даже стеклянная панель с городами не лопнула, и бедолага жил с нами еще много лет. В какой-то момент он почему-то лишился корпуса и тускло отсвечивал с подоконника своими красноватыми лампочками, что не мешало Олегу слушать на нём музыкальные программы из "Америки", терпеливо переписывая в тетрадь, для самообразования вероятно, названия групп и песен. Оригинальное «Спеши жить, ты всегда успеешь стать красивым трупом» - врезалось в память основательно.
На нём же, когда, должно быть, где-то сотрудники глушилок уходили на обед, я однажды услышал через плавающее волнами шипение, что в далёкой стране Чили, известного Луиса Корвалана, председателя компартии, обменяли на некого нашего Буковского. Я даже пытался нести правду в массы - в школе рассказывать, что всё случилось не от давления мирового добра, как говорили по телеку, и нам всё врут. Учитель физкультуры осторожно посоветовал по ночам спать, а больше никто к этому интереса не проявлял...
Иногда мне кажется, что где-то далеко так и светит в темноте зелёная лампочка, освещая лицо брата, склонившегося над динамиком.
И шипят волны, накатывая одна на другую, и тихий «Голос Америки» убаюкивает меня, и мне этого так не хватает...